Писательница Инесса Давыдова

В назначенное для сеанса время дверь кабинета открылась, заглянул Давид и сказал, что в приемной ожидает Станислав Гордеев. Эрих попросил пригласить пациента в кабинет. Гордеев хоть и вошел решительно, но, бросив взгляд на кушетку, а потом на Эриха, встал как вкопанный и не реагировал на протянутую руку гипнолога.
– Станислав, – тихо окликнул Эрих пациента.
Тот вздрогнул и поздоровался. Смелости хватило только дойти до школы, теперь же он был заторможен и растерян. Эрих решил не форсировать события и попросил сесть пациента в кресло для посетителей. Объяснил нюансы погружения в гипноз и ощущения, которые он будет испытывать во время и после сеанса. Затем загрузил его обсуждением нюансов договора и попросил подписать документ. На несколько минут Гордеев отвлекся, страх на время отступил.
– Что-то хотите добавить перед сеансом?
Пациент помотал головой.
– Хорошо. Тогда приступим. Ложитесь на кушетку.
Гордеев побледнел, весь сжался и бросил опасливый взгляд на гипнолога.
– Станислав, это всего лишь удобный для пациентов предмет мебели, а не прокрустово ложе.

Когда пациент лег на спину и вытянул ноги, Эрих померил пульс и дал установку на расслабление мышц, рекомендации по общему настрою и как побороть страх перед первым сеансом. Гордеев старательно выполнял инструкции. Затем Краузе ввел пациента в состояние гипноза и четко поставленным голосом сказал:
– Станислав, вы находитесь на лечебном сеансе, который поможет вам разобраться с вашими страхами. Во время сеанса вы будете спокойным и расслабленным, вашему телу будет комфортно. Вы почувствуете легкость и покой. Дышите размеренно.
Эрих оценил состояние пациента и нажал на пульте камеры кнопку записи.
– Сейчас вы войдете в длинный темный туннель. Пройдя его, вы попадете в предыдущую жизнь. Туннель похож на цилиндр с темными стенами. По мере продвижения стены будут светлеть, а на выходе вас окутает ослепительный свет. Я буду считать от десяти до одного, а когда скажу «один», вы окажетесь в своей предыдущей инкарнации. При этом вы сохраните свою личность и будете понимать, что это ваша прошлая жизнь. Станислав, вы ни в коем случае не будете отождествлять себя с прошлой личностью. Вы входите в туннель и набираете скорость. Десять… девять… восемь… семь…
Под гипнозом Станислав увидел себя стоящим посреди асфальтированной дороги по обе стороны которой стелилась серая дымка. Местами лежал снег. Вокруг стояла звенящая тишина. Впереди он видит туннель, но входить не хочет, сопротивляется всеми силами.
– Двигаетесь все быстрее и быстрее. Шесть… пять… Стены начинают светлеть, вы идете к свету.
Нарастает режущий уши гул, переходящий в свист. Неведомая сила затянула пациента в туннель, да так быстро, что он даже не осознал, как прошел половину пути. Ускоряя шаг, он двинулся к свету.
– Четыре… три… Стены почти белые. Яркий, ослепительный свет застилает вам глаза. Два… Ничего не бойтесь. Пусть свет окутает вас со всех сторон.
Станислав погружается в туманное скопление. Вокруг все залито светом.
– Один… Выход. Вы снаружи. Вам комфортно, вы в безопасности. Вы слышите мой голос?
– Да-а-а-а, я вас слы-ы-ышу, – растянуто отозвался Гордеев, голос его изменился, стал кротким и жалобным.
– Что вы видите перед собой?
– Белый свет. Ярко... но глаза не режет.
– Хорошо. Свет рассеивается. Что вы теперь видите?
Сначала Станислав услышал звуки музыки и только потом разглядел порхающие по клавиатуре фортепьяно детские пальчики.
– Мальчик играет Шопена.
– Что из Шопена он играет?
Эрих сам удивился своему вопросу, но потом вспомнил, как вечерами, когда у Елены было настроение, она играла ему произведения Шопена и Листа.
Вслушиваясь в музыку и следя за пальцами, Станислав уточнил:
– Девятый ноктюрн.
– Ми-бемоль №2, – мечтательно вставил Эрих и мысленно проиграл вступление.
– Нет. Это си-бемоль №1. Мой любимый.
– Кто вам этот мальчик?
Станислав разглядывает подростка лет десяти. На нем черные брюки и белая рубашка. Есть ощущение, что вещи новые, купленные специально для этого выступления.
– Вроде это я, но...
– Что? – тут же подался корпусом вперед гипнолог.
Перед пациентом раскрывается вся картина, это актовый зал, заполненный зрителями, простыми рабочими. Он осознает, что это концерт в Доме культуры.
– Это происходит не сейчас. Это воспоминания.
– Вы вспоминаете, как играли на пианино в детстве?
– Да. Так. Вспоминаю.
Эрих понял, что воспоминания важны для прошлой жизни и не стал уводить Станислава в другой временной отрезок.
– Хорошо. Вы вспоминаете. Вам приятны эти воспоминания?
– Очень. Особенно мне приятны звуки музыки. Это так... – пациент подобрал подходящие слова, – утонченно и изящно.
– Почему вы вспоминаете именно этот день?
– День не важен, просто вспомнилась музыка и как хорошо я играл.
– Хорошо, что происходит дальше?
Зал блекнет, заполняется туманной дымкой, а когда она рассеивается, он видит уже другой зал, меньший по размеру, но добротнее и ярче оформленный. Над сценой висит транспарант, на котором написано «В добрый путь!». Называют его фамилию, он поднимается на сцену. На нем черный костюм и начищенные до блеска туфли. Ректор вручает ему диплом об окончании университета и жмет руку.
– Мне вручили диплом, – пациент заглядывает в диплом, читает, – я окончил биолого-почвенный факультет.
– Какой это год?
– 1955-й.
– Как вас зовут?
– Петя.
– Значит, вы сейчас находитесь в 1955 году в день окончания университета в Москве, – резюмировал Эрих и сделал пометки в айпад.
Станислав видит, как к Петру подходит другой выпускник и хлопает его по плечу. Оба не скрывают радости. Поздравляют друг друга с окончанием вуза и делятся своими планами на ближайшее будущее. Петр говорит, что собирается остаться на кафедре.
– Нет. Сейчас не 1955 год... – лицо пациента помрачнело, – это опять воспоминания.
Эрих удивился, еще никогда процесс регрессии не начинался с воспоминаний. Это было так необычно, что он решил не вклиниваться в ход событий и отдать бразды правления самому пациенту.
– Хорошо. Что происходит дальше?
Картинка расплывается и меркнет, а через мгновение Станислав уже видит себя стоящим за кафедрой. На доске диаграммы, графики и схематичные изображения, над которыми он трудился долгие годы.
– Защита диссертации... – догадался Гордеев.
Картинки стремительно меняются. Петра поздравляют коллеги по случаю новой должности, он стал профессором. Совещания преподавателей, открытые уроки перед комиссией, подготовка к лекциям в библиотеке.
– Я стал профессором, преподаю на своей кафедре.
Изображения нечеткие, быстро мелькают, что-то он видит детально, а что-то расплывчато, будто это неважно для его жизни.
– Это тоже воспоминания.
– Что объединяет эти воспоминания?
Через дымку Станислав видит перед собой серую бетонную стену. Он сидит на чем-то жестком в полосатой робе и смотрит на свои грязные и потрескавшиеся пальцы. Справа от него высоко, почти под потолком, маленькое окно с решеткой. Слева массивная железная дверь.
Гордеев тяжело вздохнул.
– Это самые яркие моменты моей жизни.
– Хорошо. Почему вы их вспоминаете?
– Здесь у меня ничего нет. Только мои воспоминания.
– Где вы сейчас?
– В специзоляторе, – с горечью поведал Станислав и содрогнулся. – Меня перевезли сюда на прошлой неделе. Понятное дело, почему. Видимо, мое последнее прошение о помиловании отклонено.
Поворот судьбы был таким резким, что Эрих опешил.
– А ноктюрн я, наверное, вспомнил из-за того что в переводе он означает «ночной»... сейчас же ночь. Ох, как же мне муторно...
– Какой это год?
– 1969-й.
– По какой статье вас осудили?
Станислав разлепил пересохшие губы.
– Меня осудили за убийство трех человек.
Брови Эриха взметнулись вверх. Он не мог поверить. Как профессор мог попасть в такую ситуацию?
– Расскажите, что произошло? При каких обстоятельствах вы убили трех человек?
– Я не убивал, – с горькой ухмылкой произнес Гордеев, – меня оклеветали, а когда я предпринял попытку все исправить, мне добавили еще одну статью «Доведение до самоубийства».
– Какой вам дали срок?
– Меня приговорили к высшей мере наказания, – из глаз Станислава брызнули слезы. – Все знают, почему переводят в специзолятор. Здесь приводят приговор в исполнение.
Эрих понял, что Станислав попал в последний день своей жизни.
В коридоре слышатся шаги, Петр весь сжимается, бросает последний взгляд на окно и видит звездное небо. Он знает, что больше не вернется в свою камеру. По телу пробегает мороз, конечности немеют. Он уже не чувствует ни рук, ни ног. К лицу приливает кровь, пульсирующие удары в висках заглушают его дыхание. Лязг ключей, дверь открывается. Он видит двоих конвоиров, за ними стоят еще трое.
– Встать! Руки за спину! – звучит команда конвоира.
Петр встает, поворачивается спиной, наклоняется и ждет, когда на руки наденут наручники.
– Что происходит дальше? – осведомился Эрих.
– Меня куда-то ведут...
Станислав видит, как Петра заводят в просторную комнату, в центре которой стоит металлический стол, освещенный свисающей на длинном шнуре лампочкой. За столом сидят трое, двое стоят по обе стороны.
– Здесь прокурор, контролеры по надзору и следователи.
– Что они от вас хотят?
Заключенного ставят перед столом. Просят назвать имя, фамилию и отчество, место рождения и номер статьи, по которой был осужден. Петр отчетливо произносит. С него снимают наручники, предлагают расписаться в протоколах, говорят, что нужно составить еще одно прошение о помиловании, но сделать это нужно в присутствии депутатов. Они ждут его в соседней комнате.
– Это расстрельная команда. Морочат мне голову. Подпиши протоколы, подай прошение. Думают, я не понимаю, что происходит. Заключенным не говорят, что их последнее прошение отклонено. Так легче привести приговор в исполнение. Но я-то все понимаю. Мне рассказали... детально.
– Кто? Зачем?
– Есть тут один шакаленок, уж больно ему хотелось посмотреть, как я от страха в штаны наложу, но я им такой радости не доставлю. Если уж мне не удалось отбелить свое имя, умру достойно.
Гордеев сжал кулаки, на шее вздулись вены, и Эрих поспешил дать команду:
– Станислав, успокойтесь, вам ничего не грозит. Это жизнь Петра, а не ваша. Дышите размеренно, ваше тело расслабленно. Вы просто наблюдатель этой трагической сцены. Расскажите, что происходит дальше?
Пока Петра снова заковывают в наручники, он поочередно вглядывается в лица присутствующих. Кто-то отводит взгляд, кто-то выглядит виноватым, у кого-то лицо каменное, непроницаемое. Он обращается к прокурору:
– Я прошу только об одном, скажите моей матери правду: я невиновен.
Никто его не слушает, всех беспокоит, как приговоренный догадался о происходящем. Прокурор кидает на конвоиров затяжной взгляд, и те вынимают оружие, но Петр заверяет их, что это ни к чему.
– В соседней комнате вас ждет комиссия, – голос прокурора дрогнул, но он дотошно следовал предписанному протоколу. – Подпишите прошение, после чего вас отведут назад в камеру.
Петр усмехается, показывая свое недоверие, и ловит себя на мысли, что ему не нравится, в кого он превратился за годы заключения.
– Говорят, что надежда умирает последней, – сказал Гордеев Эриху, – но я чувствовал, что меня расстреляют. Дело с самого начала было показным и громким.
– Что вы видите?
– Меня ведут через длинный коридор.
Петра заводят в последнюю комнату. У стены справа стоит офицер в форме внутренних войск. В руках мелкокалиберная винтовка. Он приказывает встать на отметку и повернуться к нему боком. Говорит слишком громко, будто арестант глухой. Петр выполняет инструкции. Его так трясет от страха, что зуб на зуб не попадает. Капли пота стекают по лицу. Он пытается взять себя в руки и успокоиться, но слышит только удары в висках и клацанье зубов. Выстрел! Пуля попала в левую затылочную часть головы. Петр упал. Офицер подошел ближе и выстрелил в голову еще раз.

Тело Гордеева дернулось, потом еще раз, и Эрих спросил:
– Что происходит?
– Меня расстреляли...
Эрих взглянул на часы, сеанс подходил к концу, и хотел уже вывести пациента из гипноза, но Станислав продолжил комментировать видения:
– Кровь стекает в кровосток. Вошел врач и констатировал смерть. Мою голову обматывают тряпкой, – Гордеев заплакал. – Приносят гроб. Меня кидают туда как собаку...
Слушать такие подробности у Эриха не было сил, он снова хотел вывести Гордеева из гипноза, но тот, будто почувствовав его настрой, застрочил речитативом:
– Расстрельная команда подписывает протокол об исполнении приговора. Мое тело везут на кладбище. На могиле ставят деревянный крест с табличкой. На ней нет имени, только номер... двести шестьдесят четыре...
Станислав замолчал и тяжело вздохнул. Эрих поспешил спросить:
– Вас еще что-то там держит?
– Нет. Я уже в другом месте.
– Где вы сейчас?
– Я пошел за прокурором. Хочу убедиться, что он выполнит мою просьбу.
– Вы умерли, как вы могли пойти за прокурором?
– Пошла моя бестелесная оболочка. Она выглядит как светящийся шар. Днем почти не видна, но ночью может напугать.
Станислав видит, как прокурор и еще трое из расстрельной команды едут на вокзал. Он слышит их разговоры. О казни намеренно не упоминают. Билеты покупают в разные города.
– Оказывается, они все из других городов. Умно придумано. Чтобы никто не знал меня лично.
Прокурор со всеми прощается и идет на перрон, его поезд отправляется через десять минут. Станислав видит, как за ним следует искрящееся облако. Прокурор нервничает, постоянно оборачивается. Зайдя в вагон, он укладывает чемодан на нижнюю полку и вытирает вспотевшее лицо.
– Он чувствует беспокойство, но не понимает, что это мое воздействие.
– Как вы на него воздействуете? – от волнения у Эриха пересохло в горле.
– Я даю ему установку пойти к моей матери и сказать, что я невиновен.
– Он слышит вас?
– Я внушаю ему.
– Понятно. Что он делает?
– Хочет уехать, но я этого не допущу.
Эрих сделал пометки. Впервые за долгие годы он соприкоснулся с подобными действиями человеческой души после насильственной смерти.
Гордеев слышит, как диктор объявляет, что по техническим причинам отправка поезда задерживается. Прокурор мечется по купе. То выглянет в окно, то сядет, то снова вскочит и выйдет в тамбур. В конце концов он сходит с поезда и едет по адресу расстрелянного осужденного. Окраина Москвы. Четырехэтажный кирпичный дом. Прокурор поднимается на третий этаж. Ему открывает пожилая женщина.
Станислав ахает.
– Как же она постарела, – снова слезы.
– Кто?
– Мама. Такая стала сухонькая... и маленькая... кожа да кости.
– Почему прокурор приехал к вашей матери? Разве это входило в его обязанности?
Гордеев шмыгнул и рассказал о последней просьбе Петра.
Тем временем Станислав видит, как прокурор и мать Петра говорят в гостиной. Он не говорит о казне, представляется следователем, который проводит дознание после прошения заключенного о помиловании. Мать рассказывает ему свою версию событий и просит посодействовать освобождению сына. Разговор шел несколько часов, прокурор покидает квартиру, он так ошеломлен, что решает тут же проверить слова матери и стучится в дверь соседей. Ему открывает молодая женщина. Он рассказывает ей причину визита. Она бледнеет, небрежно бросив: «Что вам наговорила эта полоумная старуха?», приглашает его войти.
– Нет! Зачем он туда пошел?! – воскликнул Станислав в отчаянии.
– Что происходит? Где сейчас прокурор?
– Он пошел в соседнюю квартиру.
– Зачем?
– Проверить показания матери. Это ошибка! Роковая ошибка!
Дальше события развивались урывками, пациент пытался понять дальнейший ход событий, но сцены то появлялись, то пропадали. Он терял связь и в итоге оказался в темноте, о чем и сказал гипнологу.

***
Краузе с облегчением выдохнул и вывел пациента из гипноза. Несколько минут оба сидели в тишине. Гордеев попросил воды и смотрел на гипнолога так, будто видел впервые. Пробежавшись глазами по записям, Эрих сказал:
– У меня остались вопросы.
– У меня тоже, – подавленно отозвался Станислав, растирая лоб и виски. – Но задавайте... может, на ваши вопросы я как раз таки смогу ответить.
– Вы сказали, что вас несправедливо обвинили за убийство трех человек.
– Трех девушек.
– Как это произошло?
– Не знаю. Эту часть жизни Петра я не видел. Он не думал об этом в камере. Я только урывками слышал рассказ его матери, но это какой-то бред. Лучше я не буду вам его пересказывать.
– Почему, это ведь часть истории?
– Поверьте мне, Эрих, лучше об этом поговорить после того, как мы просмотрим жизнь Петра полностью и установим истину.
– А зачем прокурор пошел к вашим соседям?
– Как я понял, источник зла шел именно оттуда. Мало того, я уловил страх и беспокойство бестелесной оболочки Петра за жизнь матери и прокурора. Ему открыла какая-то женщина, Петр ее не знал, лишь ощущал от нее опасность.
– Как реагировала на прокурора эта женщина?
Гордеев вытянул губы трубочкой и с минуту размышлял.
– Она занервничала, но все же пригласила войти. Дальше картинка поплыла, я не видел, чем все закончилось. Меня будто выдернула оттуда какая-то сила и поместила в покой и темноту.
– Вы можете описать свои ощущения, когда вас поместили в темноту?
Гордеев кивнул и снова потер виски.
– Это было, как будто я пребывал в ночи. Я ничего не видел, но был спокоен. В реальной жизни мы же не беспокоимся о ночи. Мы точно знаем, что будет утро, и мы увидим мироздание своими глазами.
Эрих хотел уже задать следующий вопрос, но пациент добавил:
– Там была абсолютная тишина, но не пугающая, а убаюкивающая.
– Понятно. Меня еще интересует ваше путешествие после смерти в облике светящегося шара.
Пациент закивал и оживился, эта часть видений тоже его поразила.
– Сразу после смерти я взлетел, потом покружил по округе, мне казалось, что я отсутствовал долго, но на деле прошло всего несколько секунд. Я видел здание изолятора как кукольный домик... без крыши, мог спикировать и проникнуть в любое помещение.
– Интересно-интересно, – Краузе откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. – Помимо вас там были еще заключенные?
– Нет, я был там один. В специзолятор привозят только для казни.
– Хорошо, какой вывод вы сделали от увиденного?
– В философском смысле или аналитическом?
– Аналитика жизни Петра. Что он сделал не так. Почему оказался в такой трагической ситуации? Это было закономерно? С учетом его характера и поступков.
– Нет. Это было стечение обстоятельств. Оказался не там и не в то время.
– Но опасность исходила от соседей матери, – напомнил Эрих.
– Да, но я думаю, то ли одна из жертв жила в этой квартире, то ли она как-то была причастна к моему аресту.
– Вы сказали, что вас оговорили, подставили.
– Да. Так чувствовал Петр. Глубочайшую несправедливость и разочарование в людях и системе правосудия.
– Вот мы и нашли объяснение двум вашим фобиям, – Эрих развернул список, – страх замкнутых пространств и гипертрофированное чувство справедливости.
Гордеев нахмурился и вопросительно взглянул на гипнолога. Эрих отложил список и пояснил:
– Страх замкнутых пространств – последствия заточения в тюрьму.
– Да... да... – закивал пациент.
– А чувство справедливости, это реакция на...
– Незаслуженное наказание, – добавил за него Станислав и стал массировать виски. – Как же болит голова. Это нормально?
– Нет, но вы должны вспомнить, как умер Петр, и все встанет...
– О-о-о! – Гордеев вскочил и начал наяривать круги по кабинету. – Это же объясняет мои мигрени! – он обернулся к Эриху. – Врачи не могут найти причину моих головных болей!
– Вы не говорили про головные боли, – упрекнул пациента Краузе.
Станислав стал массировать затылочную часть головы.
– У меня там даже вмятина, – он указал на левую затылочную часть и наклонился, – пощупайте.
– Я вам верю, – сухо отозвался гипнолог и немного отстранился.
Гордеев вернулся в кресло, выдал из себя протяжный выдох и огляделся. Взгляд прояснился, казалось, после сделанных выводов он пребывает в состоянии покоя и испытывает облегчение.
– Помимо головной боли вас что-то еще беспокоит?
– Не физически... – пациент поджал губы и отвел взгляд. – Причину нежелания иметь детей мы так и не поняли.
Эрих кивнул.
– У Петра была семья? Жена, дети?
– Не знаю... если у него и была семья, то он о них не думал. Его заботило только то, что подумает его мать.
– Петра расстреляли в 1969 году, окончил университет в 1955-м, почему он не женился?
– Понятия не имею, но... – пациент задумался и забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – У меня создалось впечатление, что он вообще ни с кем не встречался.
– У него не было даже увлечений?
Гордеев помотал головой.
– Эта часть жизни у него полностью отсутствовала. Он был увлечен только работой, возможно, поэтому он и достиг в своей карьере максимальной планки уже к тридцати годам. Девушки к нему липли как пчелы на мед, но он оставался к ним равнодушным. Вернее, – тут же поправился Станислав, – он понимал, что не может им дать то, чего они хотят.
– Что вы имеете в виду?
– Он не мог создать семью.
Эрих кивнул, отложил айпад в сторону и стал рассуждать:
– Такой поведенческий шаблон мог вызвать у коллег и студентов настороженную реакцию. Помните у Булгакова... – Эрих ослабил галстук, – «Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр и общества перелетных женщин, застольной беседы. Такие люди либо тяжко больны, либо в тайне ненавидят окружающих».
– Да-да, – засмеялся Гордеев, – «Мастер и Маргарита». Кстати, мой любимый роман.
После минутных раздумий он сделал вывод:
– Знаете, если говорить о Петре, то я бы предположил болезнь.
– Вы думаете, он физически не мог вступить в отношения с женщиной?
– Да, думаю, но это мое предположение, основанное на том, что я увидел и прочувствовал. А как там на самом деле... – он пожал плечами.
– Мы узнаем на следующем сеансе, – закончил за него реплику Краузе.
Гордеев засобирался, попрощался и хотел уже выйти, но что-то вспомнил и обернулся.
– Номер на могиле... – он стал нервно теребить нижнюю губу, – вы не поверите... как странно...
– Что? – Эрих взглянул в записи. – Двести шестьдесят четыре.
Вместо ответа Гордеев достал свидетельство о регистрации транспортного средства и ткнул в регистрационный знак.
– Номер могилы совпадает с номером машины.
Эрих взглянул на свидетельство.
– Вот это да!
– Мистика... – прошептал Гордеев и с озадаченным видом распахнул дверь.
Как только пациент вышел в приемную, Краузе сделал последнюю запись о сеансе и выключил камеру. Собрав вещи и надев пиджак, он вышел из кабинета и застал процесс согласования следующего сеанса.
– Эрих, – привлек внимания босса Давид, – Станислав снова просит назначить ему то же время.
– Хорошо, – Эрих похлопал пациента по плечу, – в виде исключения.
– Спасибо, – бодро поблагодарил Гордеев и расплылся в улыбке.
– Вы домой? – спросил пациента гипнолог.
– Да, но с большой неохотой, жена уехала к матери.
– Вот как?
– Мы решили, что на время сеансов я побуду один. Знали, что все будет несладко, не хотели осложнений в отношениях.
– Но такое даже я не предполагал, – признался Эрих.
Вместе они спустились на первый этаж, вышли из здания и подошли к своим машинам.
– До среды, – кинул на прощанье Станислав и сел в черный «Porsche Cayenne».
Пока пациент выворачивал, Эрих смотрел на его машину в зеркало бокового вида и поймал себя на мысли, что более противоречивой личности еще не встречал. Внешне Гордеев походил на финансового брокера с Уолл-стрит, по складу ума оказался исследователем, а его внутренний мир, переполненный страхами и сомнениями, был закрыт для всех, кроме жены и науки.

Полностью рассказы о докторе Краузе Вы можете прочитать по ссылке: https://www.litres.ru/serii-knig/misticheskie-istorii-doktora-krauze/

Вступайте в мои группы в социальных сетях:

https://www.facebook.com/inessa.davydoff

https://ok.ru/group53106623119470

https://vk.com/club135779566