Отрывок из романа "Падение Вавилона"
-
Просмотров: 1234
Россия, Карачаево-Черкесия, аул Верхняя Теберда
Генерал-полковник в отставке Вахит Умарович Бостанов встретил рассвет на мосту через реку Теберда, вцепившись в изъеденный коррозией металлический поручень. Красота родных мест, покинутых им еще в детстве, растрогала до глубины души. Глаза увлажнились, он схватился за сердце и учащенно задышал.
— Отец! — окликнул его мужчина, прятавший лицо под козырьком бейсболки. Он вышел из машины и протянул таблетки.
— Я уже принимал, — отмахнулся Бостанов.
— Прими еще.
Трясущейся рукой Бостанов извлек из упаковки таблетку и положил под язык. Несколько минут молчал, потом с шумом вдохнул горный воздух и натужно выдал:
— Помню, как в дом ворвались военные в шинелях. Было раннее ноябрьское утро, холод стоял собачий. Офицер махал бумажкой перед лицом отца и кричал: «Мы выселяем вас на основании Указа президиума Верховного совета». Никогда не запоминал цифры, но номер и дату того варварского указа буду помнить всю жизнь. Для депортации они отозвали с фронта более пятидесяти тысяч солдат и офицеров. Подумать только, — из груди вырвался протяжный свист, легкие горели огнем. — Нашу семью депортировали из аула одной из последних. Даже награды отца не помогли. Он полгода как вернулся из госпиталя, был ранен в голову. У него не было части черепа, — Бостанов показал на правую часть головы.
— Ты никогда об этом не говорил.
— Он не любил, когда его спрашивали о здоровье, видимо, эта черта передалась и мне. После ранения его частенько мучили головные боли, из-за этого срывался на всех домочадцев. Мать терпела, но по ее лицу я видел, что прежней сплоченной жизни уже не будет. Отец вернулся с фронта другим. От него веяло смертью.
Сердцебиение пришло в норму, дыхание восстановилось, Вахит Умарович показал в сторону дороги.
— Давай пройдемся.
Сын огляделся, убедился, что их никто не видит и кивнул. Словно тени за ними двинулись двое телохранителей.
— После отправки первых эшелонов пару дней я ходил по аулу и не понимал, куда все делись. Спрашивал у матери, а в ее глазах такой ужас, что словами не передашь. Дома пустые. Только собаки одичалые и мародеры бродили по ночам в поисках добычи. В память врезалась соседская деревянная лошадка. Мой друг иногда давал мне на ней покачаться, когда еще были совсем мальцами. Помню, как я выпрашивал у него эту лошадку, предлагая разные подношения: камушек красивый или этикетку от консервов. У аульской детворы они считались разменной монетой. А он кочевряжился, не уступал, набивал цену. Когда их увезли, я заглянул в дом и увидел эту лошадку, она качалась как в ужастике, будто на ней сидел мой друг. Позже мы узнали, что их расстреляли за попытку к бегству. Со страху драпанул старший сынок, а пострадала вся семья.
— Это те, что сотрудничали с немцами?
Отец гневно зыркнул на сына и побелел.
— Не говори того, чего не знаешь. Сколько раз повторять? Была война и каждый старался выжить. Где были те пятьдесят тысяч, что депортировали, когда немец наступал? Вывезли бы людей. Так нет же. Бросили. Выживайте, как хотите. Мужчины на фронте, страну защищают ценой собственной жизни, а их семьи выселили в скотских условиях на погибель. В дороге запрещали даже хоронить. Трупы выкидывали в реки, в поля, как мусор. Эшелоны смерти — вот что это было!
— При отступлении всем рекомендовали покинуть эти территории.
— Как покинуть? Здесь скот, дома, дети малые, старики лежачие. Где нас ждут? Это ведь семьдесят тысяч человек, — Бостанов разнервничался и зашелся кашлем.
— Если будешь так реагировать, прямо сейчас увезу.
Отставной генерал отмахнулся и упрямо двинулся вперед. Сын всегда восхищался отцовской выдержкой и мужеством, но, видимо, гложущие его годами детские воспоминания взяли вверх, и он размяк.
— Не бывает плохих наций. В каждой нации есть слабые духом и сильные, добрые и злые. В то же время есть некие национальные отличительные черты, характеризующие людей по ярко выраженному признаку. Он применим в профессии, характере и моральной стойкости. Горцы славятся доблестью, отвагой и преданностью. У нас и женщины такие, это они весь народ на своих плечах вынесли. Выжили несмотря ни на что, против всех физических законов.
— Откуда тогда взялись те первые списки, про которые ты говорил? Ты же не отрицаешь, что они сотрудничали с немцами.
Еле сдержавшись, Вахит Умарович приказал себе успокоиться и обстоятельно объяснить. Ведь он сам повинен в том, что его сын рос как отбившийся от стада ягненок. Отрок жил по собственным законам, впитывая от разных культур традиции и моральные принципы. Его воспитывала улица, а на ней были представители двухсот наций, в основном дети таких же депортированных.
— Не знаю, как дела обстояли у остальных, но видел, за что попала в этот список наша родня. Фашисты с населением особо не церемонились. Ствол к виску и пли. Как-то мы с братом пошли к родственникам, а у них немцы. Вывели деда и говорят, проведи обозы с оружием коротким путем. Дед в отказ. Немцы выводят всю семью и начинают расстреливать по одному. Крики, мольба. Дед пошел врукопашную и замертво упал от автоматной очереди. Тогда они к его сыну. Проведешь обоз, тот кивает, не хочет повторения. Долгие годы дед был для меня примером мужества и стойкости. Но в глубине души я знал, что так бы не смог.
— Поэтому ты меня от всех прятал?
— Прятал по многим причинам. Ты должен знать, я назвал тебя в честь того деда и каким-то мистическим путем тебе передался его дух: он тоже был проницательным и дальновидным.
— Не такой уж он дальновидный, из-за него семья погибла.
— Да. Но погибло бы больше народу, покажи он им путь.
— Скажи это тем, кто умер, — привычным тоном огрызнулся сын, но взглянув на отца, осекся и извинился.
— А ты бы как поступил?
— Повел бы, — усмехнулся сын, — но...
Отец оскалился и похлопал сына по плечу.
— В первую очередь нужно снять напряжение. Сделать вид, что торгуешься. Отходя с противником дал бы команду увезти семью, а сам завел бы врага в тьму тараканью. Туда, где снег поверх головы, — сын посмотрел в сторону Домбая. — Что б уж наверняка.
— Фашисты были не дураки. Все наши хитрости наперед знали, — отец взъерошил сыну волосы. — Сам бы тоже погиб?
— Возможно, но семья бы выжила.
— На словах можно так рассуждать, а вот на практике все иначе. Представь: пушка у виска, крики детей и женщин, немцы вооружены. Думать нет времени.
Отец свернул с дороги и поднялся в гору, насколько хватило сил. Сверху посмотрел на аул и опустился на ближайший валун. Сын сел рядом на корточки.
— До станции нас везли по этой дороге на трех «полуторках». Мы были в первом ГАЗике, а в последнем — сестра отца Назифат с семьей. Никто не знал, куда нас увозят, многие думали, что на расстрел или в концлагерь. Конвой, что завершал колонну отстал. Муж тетки Исмаил с двумя братьями напали на конвоиров, обезоружили и побежали в горы. Раздались выстрелы. Первая кровь и крики. Помню, с какой силой меня прижала к себе мать. Мне было тогда шесть лет. Назифат с детьми и мужем удалось прорваться через оцепление и уйти от погони. Остальные погибли. Только в семидесятые мы узнали, что они выжили и осели в Турции, — Бостанов повернулся к сыну. — Ты был на ее могиле?
Сын кивнул. Отец одобрительно похлопал его по плечу.
— Пятого ноября 1943 года нас запечатали в вагоны для скота и отправили в Киргизию. А третьего мая 1957 года сразу после реабилитации первый эшелон с карачаевцами вернулся на Родину. Из нашей семьи уехали десять человек, а вернулся только отец. После депортации я был здесь лишь раз, приезжал на его похороны. Здесь мне тяжело. Даже Киргизия воспринимается легче, хотя основные потери случились там...
По дороге проехал парень на велосипеде и пока не скрылся за поворотом, все оглядывался на незнакомцев, сидящих на горе в такой ранний час.
— В пути мы провели пятнадцать дней. При отправке в вагон затолкали почти шестьдесят человек. Голод и холод сделали свое дело. В первую неделю численность изрядно сократилась. На станции Беловодское в Киргизии мы сошли вшестером. Трехлетняя Марзият умерла всего сутки назад. Помню, как ее маленькое тельце отрывали от груди матери. Она не отдавала. Кричала и просила дать разрешения похоронить. Нам разрешили отнести ее к остальным трупам. Она дошла до остановки, где были навалены кучи из человеческих тел, и вложила в руки молодой женщины, которую еле живую посадили спиной к стене. Уже тогда в ней что-то сломалось. Я увидел в ее глазах безумие.
— Не надо, — еле слышно произнес сын, — не рви себе душу.
— Хочу, чтобы ты знал историю семьи.
— Я читал твои мемуары.
— Там нет подробностей депортации! — грозно выпалил отец.
— Не лучше ли забыть?
— Прошлое и настоящее должны быть в человеческой памяти неотделимы. Пока люди помнят, геноцид не повторится.
Отец спустился с горы и пошел к машине. Сын покорно двинулся следом и с неприсущим терпением выслушал совершенно дикие истории той злосчастной высылки. Закончив рассказ, Вахит Умарович сел во внедорожник с московскими номерами и выпил еще одну таблетку, чтобы унять разбушевавшееся сердце.
— Отвези меня в Киргизию.
— Ты с ума сошел?! Это опасно! — вскипел сын, но под натиском тяжелого отцовского взгляда сбавил тон. — Это опасно для всех.
— Хочу в последний раз взглянуть на могилы матери и Лейлы, — безапелляционно уведомил отец.
Все книги на ЛитРес:
ttps://www.litres.ru/inessa-rafailovna-davydova/
Вступайте в мои группы в социальных сетях:
https://www.facebook.com/inessa.davydoff